Дмитрий Аграновский: Европа заразила Россию вирусом коррупции, а теперь морали читает
Россия решила покинуть Группу государств против коррупции (ГРЕКО) и денонсировать Конвенцию Совета Европы об уголовной ответственности за коррупцию из-за дискриминации страны внутри организации.
На фоне того, что Москва собирается выйти из 41 международного соглашения Совета Европы, новость не ахти какая сногсшибательная. Но, судя по соцсетям, она вызвала среди многих наших сограждан разброд и шатание. Мнения разделились полярно:
«Смертной казни нет, конфискации имущества и поражения в правах тоже нет, проверок родственных и служебных связей не проводится. Теперь и Конвенции нет».
«Руки прочь от нашей коррупции! Это всё, что у нас осталось», — ехидно замечают одни.
«России не нужны очередные говорильни и пустобрехи западных бюрократов. Коррупции в США и ЕС нет, потому что там она официально разрешена», — возражают им другие.
Но большинство волнует: не получится ли так, что после денонсирования Конвенции на наших коррупционеров не будет управы?
Адвокат Дмитрий Аграновский считает, что борьба с коррупцией будет вестись даже жёстче, чем раньше.
— Сейчас искусственно раздувают проблему, что мы якобы не будем бороться с коррупцией. А с чего вы взяли, что в какой-нибудь Италии коррупции меньше, чем в России? Наоборот! Коррупция пришла к нам в 1991 году из Европы вместе с конвенциями. Раньше у нас такого явления как такового в помине не было. Оно появилось и расцвело махровым цветом именно после экономических реформ по западному образцу. И именно после того, как мы унифицировали своё законодательство с европейским и американским. И ровно то же самое произошло на Украине, и в Грузии, и в Прибалтике. Вирусом коррупции нас заразил Запад. И я не вижу никакой проблемы в том, что мы денонсируем эту Конвенцию об уголовной ответственности за коррупцию. Напротив, я прогнозирую ужесточение борьбы с этим явлением. Потому как такие важные исторические испытания как проведение СВО требуют более качественной настройки государства. То, что в обычное время неприятно, в военное — абсолютно неприемлемо. Так что коррупцию будут искоренять.
«СП»: — Мы денонсируем эту конвенцию в связи с выходом из-под юрисдикции Совета Европы. Что это изменит для России?
— Никакого отношения к борьбе с коррупцией наличие этой конвенции или её отсутствие не имеют. И это не наш выбор, из ГРЕКО нас, можно сказать, выставили. Я думаю, что в той или иной форме, поскольку Россия, как все здравомыслящие люди надеются, будет разворачиваться на Восток, то есть к региону, с которым связано будущее и прогресс.
Мы каким-то образом будем присоединяться к их конвенциям. Просто сейчас наши взаимоотношения с Европой утратили актуальность. Раз нам не дают возможность нормально работать в европейских структурах, так с какой стати мы должны перед этими структурами отчитываться и позволять им проводить у нас мониторинг? Мы долго к ним приспосабливались. А закончилось всё неприкрытой агрессией НАТО. Так что сейчас сотрудничество с Европой потеряло актуальность. Мы уже взаимодействуем меньше, а в перспективе взаимодействие сократится еще сильнее.
«СП»: — Но ведь России пришлось своё законодательство приводить в соответствие с европейскими законами. По крайней мере, той его части, которая касается коррупции. Теперь, что, отыгрываем назад?
— Зачем? Менять законы не придётся. Никаких глобальных положений, от которых нам нужно было бы избавиться, там нет. Общие нормативные акты достаточно сходные. Просто мы не будем взаимодействовать с европейскими структурами по этому вопросу. Не мы оборвали отношения с Европой, а она с нами, в связи с тем, что мы не подчиняемся ей в вопросах защиты наших жизненных интересов. Они хотят не быть партнёрами, а хотят диктовать. Возможно, конечно, что через некоторое время во взаимоотношениях России и Европы наступит некий ренессанс, потому что хоть идейно мы разошлись, но территориально дальше друг от друга не стали. Та же Польша как была у нас под боком, так и осталась. Но пока Европа сохраняет агрессивный и мало вменяемый настрой в отношении России, от неё приходится закрываться. И сейчас чем меньше у нас контактов, тем лучше. Западу нужно время, чтобы прийти в чувство.
«СП»: — Когда Вы говорите про сближение с Востоком, что имеете в виду: Китай или Ближний Восток?
— Я имею в виду весь огромный кусок мира, за которым будущее. Это и Китай, и Индия, и обе Кореи, и Иран, и Ближний Восток отчасти тоже. Но, конечно же, в первую очередь — Китай, динамично развивающийся в разных областях: и в экономике, и в демографии, и законодательном плане. Перечисленные страны резво двигаются вперёд, и Россия ещё может успеть заскочить на подножку этого ускоряющегося поезда.
«СП»: — Но ведь в ряде стран, которые вы назвали, в частности, в Китае и Северной Корее, за связанные с коррупцией преступления предусмотрена смертная казнь. Если мы будем с ними сотрудничать, в том числе и в антикоррупционной борьбе, как совсем недавно с Европой, нам тоже придётся смертную казнь применять? А как же мораторий?
— Смертную казнь вводить не будут. На сегодняшний день у нас слишком низкое качество следствия и правосудия. И практически полностью отсутствует состязательность в процессе. Будет очень большой процент судебных ошибок. И вряд ли законодатели рискнут пойти на такие меры, потому что они способны вызвать непредсказуемую реакцию в обществе. Сначала надо очень сильно подтянуть качество следствия и судов. Я не являюсь противником смертной казни, но это наказание — необратимое. И оно должно быть в высшей степени справедливым. Для этого должен быть высокий стандарт правосудия. А сейчас у нас обвинительный уклон правосудия очень велик, 99 с лишним процентов приговоров — обвинительные. Поэтому не думаю, что в этой системе кто-то рискнет всерьёз вернуться к смертной казни.